|
Занимаясь составлением биографических очерков по истории гитары, я никогда не думал, что, во-первых, так
трудно будет написать собственную биографию, во-вторых, что когда-нибудь ее придется писать.
Относительно первого боишься, с одной стороны, многословия, т. е. сказать что-нибудь лишнее, неинтересное, с другой
— пропустить из своего
житейского опыта именно то, что, может быть, могло бы пригодиться другому.
Что же касается второго, то невольно возникает вопрос: да нужна ли кому-нибудь моя жизнь, серенькая жизнь гитариста, бедная фактами и
делами и скрашенная разве только одной любовью к музыке и к гитаре?
Но раз просят рассказать, значить, кому-нибудь это нужно, а потому расскажу так, как умею, как выльется на бумаге.
Родился я в 1866 г. в Москве. Двух лет я лишился родителей и отдан был на попечение своей бабушке К. П. Ртищевой, помещице "доброго старого времени".
Живо помню свое раннее детство: старую усадьбу, огромный сад, старый барский дом с геранью и фуксией по окнам, с жесткой мебелью из красного
дерева; помню темные портреты предков в мундирах всех царствований; их суровые неподвижные лица внушали необъяснимый трепет моему детскому
воображению. Помню также нашу деревушку (Толша, Тульской губернии) с серенькими нахохлившимися избенками, тесно прижавшимися друг к другу и сиротливо ютившимися на высокой горе.
Но больше всего врезалась мне в память красавица Ока, опоясывавшая стальным поясом широкие заливные луга. До сих пор, когда случается мне
играть широкораздольные вариации Высотского, мне кажется, что я вижу мерно катящиеся волны Оки и слышу убаюкивающий плеск их о песчаные отмели.
Там я полюбил впервые и русские песни. Я часто слушал их во время деревенских работ и хороводов, и в незатейливом, но задушевном
исполнении моей старой няни и самой бабушки, большого знатока старинных русских песен.
Там же я всей душой полюбил русскую деревню и ее природу с угрюмыми темными лесами, с веселым и широким простором лугов и полей.
С пяти лет начинается мое скитание по казенным учебным заведениям; как сирота и сын штаб-офицера я отдан был сначала в сиротское отделение при
Николаевском институте, оттуда 7-ми лет в Разумовское училище.
Странно, что хорошо и отчетливо вспоминая свое раннее детство, я об этих учебных годах, проведенных в этих заведениях не помню решительно ничего.
В 1876 году я поступил в 4-ю военную гимназию.
В гимназии, обладая хорошим голосом, я очень увлекался пением: пел в гимназическом хоре на клиросе, выступал солистом в концертах; тут я
слегка ознакомился и с нотною системой, счетом и другими элементарными правилами музыки.
Но в общем я увлекался всеми искусствами; лучшие отметки в моем аттестате были по языкам, сочинениям, по русскому языку, по истории, естествознанию и по рисованию.
Рисовал я очень много, но еще больше читал. Страсть к чтению доходила до бессонных ночей и служила немалой помехой к общей успешности моих
классных занятий. Обладая отличной памятью, я учил уроки наскоро, во время перемен между уроками.
В 1882-83 гг. последовала реформа преобразования военных гимназий в кадетские корпуса. Реформа эта вызвала недовольство среди учащихся, я
примкнул к недовольным и в 1883 г. оставил гимназию.
Но еще ранее этого я не чувствовал в себе призвания к военной службе и потихоньку, при помощи студента г. Романовского готовился в университет.
Осуществить последнего своего намерения мне не удалось: я не встретил необходимой для этого поддержки и сочувствия со стороны своих родных, а
потому, отбыв воинскую повинность вольноопределяющимся, я поступил на службу в контроль железной дороги.
Гитару я встретил первый раз еще задолго до этого, в руках И. Е. Ляхова, известного ученика Высотского. Он посещал мою покойную тетку, княгиню
Анну Николаевну Оболенскую. Встреча с ним произошла в самый разгар моих юношеских увлечений, в силу которых я вообще стал равнодушно относиться
к искусству. Пение я оставил совершенно, потеряв голос от простуды, во время военных маневров.
Как теперь я понимаю, играл И. Е. Ляхов превосходно, отчетливо передавая каждую ноту, с необыкновенною быстротою и чистотою в пассажах, арпеджио
и гаммах. Но мне казалась его игра несколько суховатою, — мало было в ней певучести.
Но все это промелькнуло и исчезло.
Прошли годы, прежде чем я снова встретился с гитарою. Не раз в эти годы вспоминал я сказанные мне как-то на прощание И. С. Тургеневым слова:
"Жизнь, мой юный друг, есть непрерывный ряд встреч и прощаний... Прощаемся с детством, потом с юностью, а вместе с ними и с лучшими
надеждами и мечтами..." От моих пылких планов и надежд остался лишь осадок горечи и разочарования; жизнь загадочно смотрела мне в лицо
своими серыми холодными очами; казалось порой, что она смеется надо мною, над моим бессилием.
Друзей у меня не было; одни, выражаясь словами поэта, изменили, другие
— пали в бою.
Вот в каком я был состоянии, когда вторично встретился с гитарою.
Было это в 1889 году. Один мой знакомый завел себе гитару и певал немудреные песенки с еще более немудреным аккомпанементом "по слуху".
Эту гитару он как-то и подарил мне.
То был дешевенький инструмент, работы звенигородского кустаря, ценою рубля на полтора.
|
