|
биографа, но вполне допускаю их неполноту и неточность. Увы, мне неизвестно, чтобы где-либо его позиция
на этот счет была зафиксирована на родном ему итальянском языке, причем как прямая, разумеется, речь в полном смысле этого слова, а не в
обратном переводе из иностранных источников. Вообще, на мой взгляд, одного «признания» Паганини недостаточно, чтобы судить о его подлинной
позиции и отношении к гитаре. Очень часто содержание таких оценок зависит от места, времени, настроения, и еще бог знает скольких
сиюминутных обстоятельств, при которых они делаются. Однако нам приходится довольствоваться лишь тем, что мы имеем, и только по каким-то
косвенным данным (которых, впрочем, предостаточно), предполагать, что «нелюбовь» Паганини к гитаре на самом деле была лишь относительной, в
том смысле, что у нее не было шансов на равных соперничать за его сердце со скрипкой, «абсолютной» любовью. Но в таком случае правильнее было бы
сказать, что Паганини не «не любил» гитару, а предпочитал ей скрипку, а это уже не одно и то же. Для Паганини, как известно, гитара,
действительно, была больше интимным, домашним инструментом, нежели публичным, и вот если бы он сказал «я предпочитаю играть на публике на
скрипке, а не на гитаре», это бы, думаю, удовлетворило и ее «любителей», и ее «гонителей». Теперь же, как и в прошлом, и те и другие частенько
вынуждены подправлять слова Паганини и «подавать» их в том виде, в котором им это ближе по духу, рождая на протяжении уже почти двух
столетий из одного высказывания два диаметрально противоположных варианта, с примеров которых мы и начали нашу статью. Те, кому гитара
близка, и кто хотел бы заручиться в этой любви поддержкой Паганини, из известных им слов «вымарывают» одни «неугодные» слова, а те, для кого
гитара, наоборот, ничто, замалчивают другие.
Для полноты картины стоит, думаю, привести и оригинальный текст из книги Шоттки: «Bei meinem ersten Besuche, den ich Paganini’n machte, sah
ich eine Guitarre auf dem Bette liegen, und da man, auch von seinem Guitarrenspiel Vieles gesprochen hatte, fragte ich ob er
jetzt niemals öffentlich sich darauf hören ließe? „Nein, gab er zur Antwort, ich liebe dies Instrument nicht, sondern betrachte
es nur als einen Gedankenleiter; ich ergreife es zuweilen, um meine Phantasie für die Composition anzuregen, oder eine
Harmonie hervorzubringen, was ich auf der Violine nicht kann; sonst hat es keinen Werth in meinen Augen. Übrigens,
fuhr er fort, componirte ich Vieles für die Guitarre: Sonaten, Variationen und Concerte; doch ist alles nur handschriftlich
vorhanden und hie und da zerstreut.»5
«Во время моего первого визита к Паганини, я увидел гитару, лежащую на кровати, и так как он много говорил также о своей гитарной игре, я
спросил, неужели теперь ее никогда больше нельзя будет услышать публично. „Нет, — ответил он, — я не люблю этот инструмент, я вижу в нем
лишь средство для упорядочения мыслей. Время от времени я беру гитару, чтобы стимулировать свою фантазию для композиции или подобрать гармонию,
которую я не могу сделать на скрипке; в остальном она не имеет никакого значения в моих глазах. Впрочем, — продолжал он, — я сочинил много для
гитары: сонаты, вариации и концерты, но все это существует только в рукописях, разбросанных там и сям».
Кстати говоря, здесь же, уже на следующей странице, Шоттки приводит слова французского писателя де Лафалека (Laphaleque) опубликовавшего в
том же году свои «Сведения об известном скрипаче Никколo Паганини» (Notice Sur Le Célèbre Violiniste Nicolo Paganini ): «Паганини на гитаре
примерно то же самое, что и [Паганини] на скрипке, хотя он и не придерживается методы игры Джулиани, искуснейшего гитариста нашего
времени» («Paganini ist auf der Guitarre ungefähr dasselbe, was auf der Geige, obwohl er nicht die Spielmethode Giuliani’s, des
geschicktesten Guitarristen unserer Epoche hat»), а затем ссылается также на мнение Гордиджани, много слышавшего Паганини и на скрипке, и на гитаре, по
словам которого, «на последней он играет также восхитительно красиво».
Будет неправильно закончить этот разговор ничего не сказав и еще об одной «крылатой фразе», пожалуй, самой яркой из всех, что мне когда-либо
встречались о гитаре от имени Паганини (тем более, что она есть и в нашей интернет-энциклопедии «Гитаристы и композиторы»), а именно: «Я
король скрипки, но гитара моя королева». Признаюсь, мне неизвестна тайна ее происхождения и, более того, я даже не могу с уверенностью сказать,
принадлежит ли она в действительности Паганини, или нет. Но склоняясь сегодня все больше к последнему, считаю нужным пояснить, каким образом,
точнее, откуда, она попала в наш словарь. Возраст его уже перевалил за десять лет и было время, когда мы с благоговением относились к любому
печатному слову. Источником этой фразы стала для нас книга С. С. Газаряна «Рассказ о гитаре». Именно там мы прочли следующее:
“Превосходно играл на гитаре Никколо Паганини. “Я король скрипки, — говорил он, а гитара моя королева”. Паганини написал немало произведений
для гитары — романсы, сонаты, вариации. Он включал гитару в свои квартеты вместе со скрипкой, альтом и виолончелью” (Газарян С. Рассказ о
гитаре. – 3-е изд. – М.: Дет. лит., 1989, с. 10).
Но теперь, по прошествии времени, не находя подтверждения ей в других источниках (статьи в некоторых советских журналах 1980-х годов, где ее
также можно встретить, разумеется, не в счет, поскольку туда она, скорее всего, перекочевала все из той же книги), «меня терзают смутные
сомнения». Не выяснив, откуда Сурен Газарян, не бывший профессиональным историком гитары, почерпнул эту информацию (ну не придумал же он в самом
деле эту фразу сам), мы склонны всерьез усомниться в ее подлинности. К тому же, в отличие от истории с «маленьким оркестром», мне так и не
удалось обнаружить хоть каких-то следов упоминания об этой фразе в зарубежной литературе. Одно из двух: либо она звучит иначе, либо там ее
не было вообще, а в таком случае, это целиком плод нашей «отечественной» фантазии. |
