|
Николай (Николас, Никола) Джулиани, старший брат Мауро Джулиани, многие годы провел в России. Жил в
Петербурге, где славился как учитель пения. Композитор и авторитетный музыкант-теоретик Ю. К. Арнольд (1811-1898), в доме которого, кстати,
будучи в Петербурге, бывал и играл Гуммель, в своих воспоминаниях писал: «Самыми лучшими учителями пения тогда [в 1820-е гг.] считались К. К.
Кавос, преподаватель при Смольном монастыре (впоследствии генерал-директор всей музыки императорских театров и главный
капельмейстер русской оперы), да некто Джулиани, который не раз певал на наших вечерах».1
Жизни и деятельности Н. Джулиани посвящено несколько работ российского музыковеда, ныне доктора искусствоведения, Марины
Геннадьевны Долгушиной (р. 1963), в числе которых статьи «Петербургский музыкант Николай Джулиани», опубликованная в Италии в сборнике Europa
Orientalis2, «Chanson erotique и их автор»3, статья о Н. Джулиани в энциклопедии «Три века Санкт-Петербурга»4.
Значительное внимание личности Николая Джулиани уделено ею и в докторской диссертации «Камерная вокальная музыка в России первой
половины XIX века: к проблеме связей с европейской культурой»5. Благодаря работам М. Г. Долгушиной стали известны многие факты биографии Н. Джулиани.
«В России Джулиани появился в начале 1810-х годов. В то время Петербург и Москва буквально притягивали иностранных
музыкантов, обеспечивая им стабильный успех и высокие заработки. Подобно многим своим соотечественникам-итальянцам — Ф. Антонолини, Я. Бианки, А.
Сапиенца и др., основной сферой приложения своих творческих сил Джулиани избрал преподавание пения. Его достижения на этом поприще несомненны. По
словам современника, “было время, когда г. Джулиани обучал в Петербурге по крайней мере половину поющих дам и знаменитейшие наши
певицы-любительницы ему обязаны своим музыкальным образованием”».
Санкт-Петербургские ведомости в 1824 году сообщали:
«В октябре 1823 года он [Н. Джулиани] был приглашен в Гатчину для “управления музыкою” в дни торжеств по случаю прибытия в
Россию принцессы Шарлотты Вюртембергской, невесты великого князя Михаила Павловича, а также “для аккомпанирования учениц своих на частных
музыкальных вечерах”. По окончании праздника императрица Мария Федоровна “изволила пожаловать г. Жюльяни прекрасную золотую табакерку, которая и
препровождена к нему через <...> князя А. П. Гагарина”».
«Сохранились сведения об участии Джулиани в концертной жизни Петербурга. В “Обозрении концертов и прочих увеселений во время
закрытия театров” за 1823 год его имя упоминается в одном ряду с Семеновой, Филис-Андрие, Брисом, Самойловым и другими известными исполнителями».
«Николай Джулиани был вхож в дома высшей петербургской знати. Среди его учениц, многим из которых он посвящал свои вокальные
сочинения, представительницы известнейших фамилий — Анна и София Вяземские, Екатерина Гагарина, Анастасия Нарышкина, Варвара Бахметева,
Агриппина Сабурова, Екатерина Татищева и другие. Tre duetti («Три дуэта») посвящены любительнице музыки, баронессе Марианне де Наторп».
«Можно предположить, что наиболее тесные контакты музыкант имел с семьями Трубецких и Голицыных. Две chansons erotiques
разных лет издания он посвятил княжне Агриппине Трубецкой, одну — княгине Екатерине Трубецкой, и тетрадь Trois romances — княжне
Елизавете, в замужестве — графине Потемкиной. По-видимому, уроки пения у Джулиани брал известный меценат, меломан и писатель Николай Борисович
Голицын (ему адресованы две chansons erotiques)».
«В 1827 году Николай Джулиани поступает на службу “учителем итальянского пения” в Патриотический институт — среднее
закрытое учебное заведение, основанное в 1813 году Женским патриотическим обществом. В институт принимались дочери дворян-офицеров,
служивших в армии с 1812 года, или из семей, пострадавших от военного разорения. Целью обучения было образовать «добрых жен» и «попечительных
матерей», которые могли бы “трудами и приобретенными искусствами доставлять самим себе и их семейтсвам средства к существованию”.
Патриотический институт считался одним из лучших женских учебных заведений Петербурга». В нем он преподавал до 1852 года.
Известно также немалое количество его сочинений, изданных в Петербурге Дальмасом; «после 1815 года [он] сочиняет в
основном французские romances. Поздние сочинения маэстро (например, Melodie «Поймешь ли ты?») демонстрируют приверженность его стилю русской
бытовой романсовой лирики».
«Николай Джулиани, — пишет М. Г. Долгушина, — принадлежит к числу тех иностранных музыкантов, которые, приехав в
Россию в поисках счастья и материальных благ, нашли здесь вторую Родину. По словам одного из современников, “бескорыстные труды Джулиани
заслуживают поощрения и признательности” и, продолжим, — благодарной памяти потомков».
Впрочем, отдавая должное сделанному М. Г. Долгушиной для восстановления памяти о Н. Джулиани, нельзя не заметить и ее
досадной неосведомленности о некоторых существенных фактах, которые уже давно и хорошо известны за рубежом. Так, автор высказывает лишь
предположение о происхождении Джулиани: «По-видимому, Н. Джулиани родился и получил образование в Италии. Впоследствии, живя в России, он
упоминал о своей принадлежности к “прославленной Неаполитанской школе”. По словам корреспондента Санкт-Петербургских ведомостей, “г. Джульяни
славился некогда в Италии своими композициями, <...> шесть опер его имели величественный успех, <...> кантата, петая при коронации Наполеона
королем итальянским, написана им».
Вызывает удивление незнание ею того, что Николай Джулиани приходился родным братом Мауро Джулиани (и также родился в
Бишелье), а сын последнего Михаил, соответственно, был его племянником: «Вольман ошибочно отождествил [Николая] Джулиани с концертировавшим в
Петербурге в 1822-1824 годах гитаристом и певцом Михаилом Джулиани, сыном знаменитого гитариста-виртуоза Мауро Джулиани. Ошибка перешла в
другие издания, в том числе в МЭ [Музыкальную энциклопедию] и БЭС “Музыка”. Вопрос о родственных связях Д. с Мауро и Михаилом Джулиани
остается открытым», — пишет она в диссертации (2010, с. 356). Можно добавить, что об этих «родственных связях» сообщалось, например, в
корреспонденции из Петербурга, опубликованной в Allgemeine musikalische Zeitung в 1823 году, № 40, октябрь: “Der beste Guitarrespieler und
Sanger ist Hr. Giuliani, ein Sohn des bekannten Virtuosen und Componisten in Wien; sein Onkel Nicholas G. gehort zu den vorzuglichsten Singlehrern” (col. 656) – «Лучшим гитаристом и певцом является г-н
Джулиани, сын знаменитого виртуоза и композитора в Вене; его дядя Николай Д. принадлежит к числу превосходных учителей пения». Томас Ф.
Гек приводит также выдержку из письма отца Мауро Джулиани к Доменико Артария от 20 июня 1820 года, в котором тот интересуется, уехал ли внук,
сын Мауро, в Россию навестить своего дядю.
На известное сочинение Н. Джулиани о гармонии отозвался известный русский музыкальный критик В. В. Стасов. Отмечая ее
«большое значение в грамматическом отношении, касательно способа написания музыки», он в то же время весьма критически высказался о самой
концепции науки о гармонии, в том виде, в каком она виделась Джулиани. Стасов, в частности, писал: «В начале нынешнего 1847 года в Париже
напечатана книга петербургского учителя пения Джулиани под названием: «Вступление к своду законов гармонии» (Introduction au code d’harmonie).
Книга эта предпослана самому сочинению с целью показать недостаточность всех доселе бывших сочинений о гармонии; главнейшим образом она нападает
на знаменитое сочинение Рейха по этому предмету, принятое за руководство в Парижской консерватории, на сочинение о гармонии профессора Фетиса,
директора Брюссельской консерватории, и на берлиозовы статьи об этом же предмете, помещенные в «Revue et Gazette musicale de Paris». Как
поправление музыкальных гармонических ошибок, книга эта имеет замечательное значение; но ведь грамматика ограничивается одними формами
языка и правилами их, а сочинение г. Джулиани думает касаться и самой сущности сочинений, ежеминутно примешивая нисколько не идущие и неверные
замечания о нынешнем способе сочинять и о нынешней инструментовке, будто бы переступившей свои пределы, и стараясь возвратить гармонию ко всем
правилам, начертанным французом Рамо и развитым Руссо и д’Аламбером. <…> Но никакой сочинитель не держится того, что ему позволяют и запрещают;
еще Моцарт говаривал о гармонии: «Хороши бы мы были, если бы делали так, как нам приказывают. <…> Что должна быть наука о гармонии, в том не
может сомневаться никто, сколько-нибудь смыслящий дело: но решительно не в тех пределах, как это нынче существует и как, между прочим, желалось бы г. Джулиани…»6. |
