ГИТАРИСТЫ

   Между тем время идет, страна меняется: начинается перестройка. Музыканты тоже ощущают ве­тер перемен. В ресторане оказывается работать прибыльнее чем в филармонии, но Аргамаков остается верен классическому направлению: работает в филар­монии, музыкальной школе, потом в училище. Один из сыновей идет по стопам отца — он делает заметные успехи в игре на гитаре, что конечно же радует Юрия Александровича, для сына он сочиняет виртуозные обработки детских мелодий. К сожалению судьба распорядится по своему, из-за конфликта с руководством сын не заканчивает музыкальное училище, а позже попадает в страшную аварию и только чудом остается в живых, теряя при этом все технические навыки игры. Гитару Шерцера Аргамаков продает в Израиль, чтобы на вырученные деньги купить дачу. Но затея не удается — деньги стремительно обесцени­ваются и их приходится потратить на семейные нужды. Ситуация в стране тревожная и непонятная. Проблемы со здоровьем все больше дают о себе знать. Аргамаков постепенно отходит от концертной деятельности и сосредотачивается на работе с учениками и живописи. Затем он выходит на пенсию и оставляет работу в училище.

   Эти последние двенадцать лет становятся для него очень тяжелыми — он отчаянно борется с онкологическим заболеванием, переживает скоропостижную смерть жены, но не теряет оптимизма и работоспособности. Даже после сложнейших операций и несмотря на сильные боли он продолжает заниматься с учениками, играет на гитаре, пишет картины. Несомненно что источником его силы и оптимизма является искренняя вера в бога. Он поет в храме, регулярно бывает на богослужениях, причащается, изучает богословскую литературу, имеет своего духовника. Для меня, с моим наивным и невнятным атеистическим мировоззрением, все это выглядит непонятно и дико. Однако уроки не похожи на богословские проповеди, в них все внимание гитаре и звуку, каким он должен быть. В отношении к своему делу не должно быть равнодушия, и ни один звук, сыгранный музыкантом, не должен быть холодным, каждый из собственного сердца. Все, что не прочувствовано, не пережито — это не музыка, не искусство. Со скептицизмом он смотрит на тех, кто подсел на усиленный электронный звук: «Лучше тогда включить послушать радио, чем на концерт идти». Звук — явление физическое, и он требует физических усилий, настоящий музыкант должен быть сильным волевым человеком, легкость достигается через силу: как пример, балетное искусство, где за воздушностью и грациозностью движений стоит колоссальная ежедневная работа.
   «Когда я умру схороните меня с гитарой», — эту фразу поэта Федерико Гарсия Лорки Аргамаков повторял часто, как выражение своего жизненного кредо и в предчувствии того, что скоро силы его оставят. 20 ноября 2012 года он ушел из жизни, и спустя неделю я узнал об этом. Не знаю, похоронили его с гитарой или нет, но огромная часть его жизни была отдана этому инструменту, а через него людям, потому что любое настоящее искусство нацелено на то, чтобы возвысить, облагородить человека, придать ему духовных сил уверенности, показать красоту мира и собственной души. Думаю, что своей цели в этом, Юрий Аргамаков вполне достиг, и до настоящего времени на КМВ нет концертирующего гитариста, способного сравниться с ним ни по широте репертуара и глубине музыкальной мысли, ни по нравственным и человеческим качествам, без которых нет настоящего музыканта. Есть «виртуозы», есть ресторанные музыканты, есть отличные педагоги, которые учат своих учеников отличной технике, но вот мастеров исполнителей высокого уровня пока нет. Конечно они есть где-то там в Москве, в Петербурге или за границей, а здесь — пустота…
   Не знаю, насколько я вправе судить о личности Юрия Аргамакова, поскольку большей частью знал его как педагога, но все же скажу несколько слов. Он был человеком особого страстного темперамента и это проявлялось во всем: и в его отношении к музыке, к людям, к жизни, к своей болезни, думаю, что и к религии. Его секрет был в постоянном стремлении к искренности с людьми и с собой, а также в непримиримой требовательности к самому себе (отсюда и потрясающая память, и упоение работой, и переигрывание руки, и месячное голодание с целью излечиться от опухоли и многое другое). В этом отношении он мне всегда напоминал страдающего гениального философа Фридриха Ницше, или даже какого-нибудь святого старца, и, честно говоря, немного пугал. Фатальная борьба с болезнью, когда он несколько раз оказывался на краю жизни и смерти, на мой взгляд, полностью отвечала его характеру. «Побеждая других, становишься сильным, побеждая себя — могущественным». Он постоянно стремился победить, превзойти себя, дойти до какого-то невооб­разимого предела. Та сила, которая была в нем, потрясала, но, казалось, она была направлена внутрь, а не вовне.

Одна из картин Ю. Аргамакова, справа – изготовленный им для Кисловодского краеведческого музея
макет дома А. Ф. Реброва.

   Юрий Аргамаков был не только гитаристом. Он писал потрясающие картины, плотничал, делал макеты для краеведческого музея (макет дома Реброва, где жил Лермонтов*), пел профессионально поставленным голосом, имел весьма широкие общекультурные познания. Что касается гитары, то и здесь все отвечало его характеру. Звук он извлекал с помощью подушечки и ногтя одновременно (что категорически не признается современными гитаристами) при этом стремясь к максимальной его полноте, громкости и выразительности. Мне кажется, что в результате постоянных занятий даже подушечки пальцев изменили отчасти форму: на левой руке кончики пальцев были плоские с постоянными глубокими следами от струн, а на правой, наоборот, они как будто становились продолжением ногтей. Основной прием игры — тирандо (без опоры). При этом такого потрясающего по ровности и громкости тремоло я не слышал до сих пор ни у одного из гитаристов. Арпеджио было тоже по своему уникальным: Аргамаков никогда не ставил пальцы правой руки на струны заранее, что делают многие гитаристы в том числе и я, но извлекал поочередно ровные звуки и, казалось, до бесконечности мог увеличивать скорость, пока для восприятия звуки не сливались в одну сплошную волну. Гениальным было исполнение им первого этюда Вила-Лобоса, а также девятнадцатого этюда Каркасси, над которым я до сих пор бьюсь безуспешно. Апояндо Аргамаков применял реже и уже не настолько виртуозно, что, видимо, объяснялось его музыкальным опытом: фламенко для которого этот прием один из основных он почти не играл, впрочем, некоторые вариации в народных песнях с гаммообразными пассажами он все же исполнял с опорой и даже сам написал ре-мажорный этюд для развития этого приема.
   За годы работы в филармонии Юрий Аргамаков переиграл почти весь классический репертуар для шестиструнной гитары и у него был огромный багаж опыта. Часто он играл мне на уроках, это были произведения, которые я учил, и не только. При этом за каждой пьесой ясно вставал какой-нибудь образ. Он играл Баха, Сора, Джулиани, Вила-Лобоса, Иванова-Крамского, Высотского,а также неко­торых современных композиторов. Переложения Орехова для своей гитары Аргамаков делал сам, у него были ноты, написаннные лично Сергеем Ореховым. Часто он мог удивить меня какой-нибудь неожиданной пьесой либо старинной, либо латиноамериканской, либо даже джазовой, которую мне тут же хотелось выучить. Я предполагаю, что и сам Аргамаков сочинил много музыки, но будучи требовательным к себе, он не спешил ее выносить на публику и никогда не делал акцента на своем композиторстве. У меня остались только следующие его произведения: Этюд ре-мажор, Вальс «Ириша», Испанский вальс, обработка Цыганской венгерки, обработка танца «Яблочко», обработка романса «Ямщик не гони лошадей» и вальса «Бабочка» Андреева.
   Вот пожалуй и все, что я могу рассказать о своем учителе Юрии Александровиче Аргамакове. В моем рассказе нет обилия биографических подробностей или мелких бытовых деталей, да, я думаю, они особо и не нужны. Может быть, то что Аргамаков не был широко признан как артист, отвечало его подлинной человеческой судьбе — он не стремился к славе и самовыставлению, во всяком случае, я от него никогда не слышал сетований на несправедливость, но в памяти некоторых людей его светлый образ сохранится навсегда. Конечно, мой рассказ необъективен. Я всегда смотрел и буду смотреть на него снизу вверх, как ученик смотрит на учителя, и в чем-то идеализировать его. Пытаться же подражать ему бесполезно, у каждого свой путь в жизни и в искусстве, но для меня он навсегда останется примером того, что главное реализовать простой принцип: не достаточно просто родиться человеком, нужно именно стать им и быть до конца.

* Речь идет об уникальной работе — макете одной из достопримечательностей Кисловодска, старинного особ­няка, принадлежавшего предпринимателю, этнографу и меценату Алексею Федоровичу Реброву. В свое время это был лучший дом в городе, построенный в 1823-1826 гг. по проекту знаменитых архитекторов Джузеппе и Джованни Бернардацци, утвержденному командиром Отдельного Кавказского корпуса генералом Алексеем Ермо­ловым. А. Ф. Ребров использовал его как частную гостиницу. Здесь в 1829 году останавливался А. С. Пушкин, в 1837 году жил М. Ю. Лермонтов, позднее в доме Реброва останавливались на отдых и лечение В. Г. Белин­ский, Л. Н. Толстой, а также будущий российский император Александр II (в сентябре 1850 года). Дом был описан Михаилом Лермонтовым в романе «Герой нашего времени», куда автор поселил своих героев, и который поэтому называют также «Домом княжны Мери». Над макетом этого красивого желтого здания с мезонином и белыми колоннами Ю. А. Аргамаков работал в течение двух лет для Кисловодского историко-краеведческого музея «Крепость». Макет высотой в полметра был выполнен им по по эскизу архитектора М. А. Андреева в середине 1970-х гг. О самом доме и о макете, сделанном Ю. Аргамаковым, много писали в прессе, см. в частности: Попков Ю. Домик с миллионами гостей [«Домик Лермонтова»]. — В мире книг, 1974, № 10, с. 78—82; Дом княжны Мери. — Кавк. здравница, Пятигорск, 1975, 23 янв.; Джалагония В. На родине красивой смерти — Машуке. // Эхо планеты. — 2004. — N42/43. — С. 26-31.